— Значит, так ему и сказать в следующий раз, как я его увижу? — спросила Салли.

— Как хочешь, — ответила Мэри. — Мне это все равно, да и вообще сейчас меня ничто не интересует. — И она снова расплакалась.

Но Салли вовсе не хотелось передавать подобные слова. Она поняла, что избрала неправильный путь, что сердце Мэри переполнено каким-то горем и она не оценит ни письмо, ни то, что Салли поручено передать ей на словах. А потому Салли благоразумно воздержалась от передачи вверенного ей послания и уже гораздо более участливым тоном спросила:

— Ну скажи же мне, Мэри, о чем ты так убиваешься? Ты ведь знаешь, что я просто не могу видеть тебя в слезах.

— Джордж Уилсон неожиданно умер сегодня, — промолвила Мэри и, взглянув на Салли, уткнулась лицом в передник и зарыдала пуще прежнего.

— О господи! Так и в Писании сказано: «Ибо всякая плоть — как трава», сегодня есть, а завтра ее нет. Но ведь он был уже старый — пожил и хватит. На свете осталось немало людей получше его. Скажи, пожалуйста, а эта старая ханжа, его сестрица, еще жива?

— Я не понимаю, о ком ты говоришь, — отрезала Мэри, которая прекрасно поняла, о ком идет речь, но вовсе не желала, чтобы о ее милой, простодушной Элис так говорили.

— Послушай, Мэри, нечего разыгрывать из себя простушку. Я спрашиваю, жива ли мисс Элис Уилсон, если тебе так больше нравится. Я что-то давненько ее не видела.

— Да и понятно: она отсюда переехала. Когда умерли близнецы, Элис решила перебраться к невестке, чтобы немного помочь ей. Бедняжка так горевала, что Элис подумала: может, Джейн Уилсон с ней легче станет — хоть будет кому излить наболевшее сердце. Вот она и уехала к ним из своего подвала.

— Ну что ж, Бог ей в помощь. Не люблю я ее, а особенно не люблю за то, что они сделали из моей душечки Мэри настоящую методистку.

— Да она вовсе не методистка. Она ходит в англиканскую церковь.

— Ах, Мэри, не придирайся к словам. Ты же отлично понимаешь, о чем я говорю. Ну-ка, посмотри: от кого это письмо? — спросила она, доставая письмо от Генри Карсона.

— Не знаю и не интересуюсь, — сказала Мэри, краснея.

— Да полно, будто я не понимаю, что ты знаешь и очень интересуешься.

— Ну хорошо, давай его сюда, — нетерпеливо сказала Мэри, ибо при нынешнем ее настроении ей хотелось только, чтобы гостья поскорее ушла.

Салли нехотя вручила послание. Но вид Мэри доставил ей немалое удовольствие: девушка улыбалась и краснела, читая письмо, — значит автор его, видимо, ей небезразличен.

— Скажи ему, что я не могу прийти, — сказала Мэри, оторвав наконец глаза от письма. — Я решила не видеться с ним, пока нет отца, и не буду.

— Но, Мэри, он так ждет этого свидания. Ты бы, конечно, сжалилась над ним, если б увидела, как он расстроен оттого, что ты его избегаешь. А потом, когда твой отец дома, ты ведь все равно не говоришь ему, что идешь на свидание. Что ж тут худого, если ты и теперь пойдешь?

— Ты знаешь мой ответ, Салли: не пойду, и все.

— Тогда я скажу ему, чтоб он сам зашел к тебе как-нибудь вечерком, вместо того чтобы посылать меня. Может, ему удастся тебя уговорить.

— Да если он посмеет явиться сюда в отсутствие отца, я позову соседей и попрошу вышвырнуть его вон! — вспылила Мэри. — Так что лучше не давай ему такого совета.

— Господи помилуй! Можно подумать, что ты — первая на свете девушка, у которой есть воздыхатель. Неужели ты не слышала, как ведут себя другие девушки в таких случаях? И вовсе не стыдятся.

— Тише, Салли! Слышишь, Маргарет Дженкинс идет.

В следующую минуту Маргарет уже была в комнате. Мэри попросила Джеба Лега разрешить Маргарет ночевать это время у нее. Даже при неверном свете, падавшем из очага, заметно было, что Маргарет двигается ощупью, точно слепая.

— Ну, Мэри, мне пора, — сказала Салли. — Так это твое последнее слово?

— Да-да. Спокойной ночи. — И Мэри с радостью закрыла дверь за нежеланной гостьей — во всяком случае, нежеланной сейчас. — Ах, Маргарет, ты слышала печальную новость о Джордже Уилсоне?

— Да, слышала. Бедные люди, сколько они за последнее время выстрадали! Я, правда, не считаю, что внезапная смерть — это так уж плохо: умирающему не так тяжело и страшно. Зато это очень тяжело для тех, кто остается в живых. Бедный Джордж! Он казался таким здоровым.

— Маргарет, — сказала вдруг Мэри, все это время внимательно смотревшая на подругу, — ты сегодня, по-моему, совсем ничего не видишь. Это от слез? Ты плакала? Глаза у тебя красные и совсем распухли.

— Да, дорогая, только я не от горя плакала. Ты знаешь, где я была вчера вечером?

— Нет. А где?

— Взгляни-ка. — И она показала блестящий золотой соверен.

Мэри от удивления широко раскрыла свои большие серые глаза.

— Я сейчас тебе все расскажу. Видишь ли, один джентльмен читает в клубе Общества механиков лекции по музыке, и ему нужны певцы. Так вот, вчера вечером одна из его певиц заболела, она не могла рта раскрыть. Прислали за мной — Джейкоб Баттеруорт замолвил за меня словечко. Меня спросили, не соглашусь ли я для них спеть. Можешь представить себе, как мне было страшно, но я подумала: сейчас или никогда, и сказала, что попробую. Мы порепетировали с лектором, а потом устроители концерта велели, чтобы я оделась поприличнее и пришла к семи.

— Что же ты надела? — спросила Мэри. — Почему ты не взяла мое розовое клетчатое платье?

— Я хотела, да только ты еще не вернулась домой. Вот я и надела свое шерстяное платье, которое перелицевала прошлой зимой, и белый платок, причесалась поглаже, — словом, получилось неплохо. И, как я уже сказала тебе, пошла туда к семи часам. Зрение у меня совсем ослабело, и нот я не могла разобрать, но бумажку все-таки перед собой держала — просто чтоб занять чем-то руки. Я стояла прямо против слушателей, точно собиралась играть с ними в мяч, а они так и плясали у меня перед глазами. Ну, ты понимаешь, как я робела, но пела я не первая; а когда зазвучала музыка, мне сразу стало легче, словно я услышала голос друга. Короче говоря, когда все кончилось, лектор поблагодарил меня, а устроители сказали, что ни разу еще новой певице так не аплодировали (публика так хлопала и так топала, когда я ушла со сцены, что я